Эпизод 2. На север
читать дальше
Над ней не властна кривизна
Поверхности земной
Дорога ворона ясна –
На Север, по прямой!
Туда, где вечная гора
Касается небес…[1]
Поверхности земной
Дорога ворона ясна –
На Север, по прямой!
Туда, где вечная гора
Касается небес…[1]
Отдохнувшие лошади недовольно фыркали. Им не нравились ни сумерки вместо привычного золотистого света, ни здешняя не менее непривычная трава. Изящный жеребец Тьелкормо укоризненно покосился на хозяина, когда тот подошел к нему. Тьелкормо погладил раздраженного коня по шее и что-то тихо сказал. Рамавойтэ посмотрел на него теперь уже недоверчиво, но успокоился. Тьелкормо еще раз потрепал его по шее и одним легким, привычным движением взлетел на коня.
Нолдор собирались двигаться дальше. Почти все костры были потушены, а дорожные фляги наполнены водой из так кстати подвернувшегося источника. Осталось только навьючить лошадей скудной поклажей.
Тьелперинквар задумчиво покусывал стебелек травы. Дел у него не было, отец что-то обсуждал с Карнистиром, да и остальные были заняты. А ему позарез нужно было с кем-то поговорить, иначе он утонет в своих мрачных мыслях.
Ему нравилось Эндорэ, хоть в нем и не было того великолепия, открытости и горделивого достоинства, что наполняли Аман. Эндорэ было совсем иным, но столь же прекрасным. В нем чувствовались простор и мощь своевольной земли, ждавшей и жаждавшей освобождения из-под гнета тьмы. Тьелперинквару чудилось, что он слышит голос земли, молящей освободить ее, очистить от скверны, чтобы она могла вздохнуть полной грудью и наконец исполнить свое предназначение — стать истинным домом для Детей Эру, предпетым и предвечным.
О вы, те, кто остался, те, кто не желал идти! Если б вам хоть раз довелось услышать звучный глас терзаемой земли, вы бы отринули сомнения и поспешили ей на помощь! Если б вам довелось взглянуть в ее озерные глаза, что с безумной мольбой просят не забывать о ней! Коснись вас свет ее звезд, задень он струны вашей души — не иначе заговорили бы вы? О вы, те, кто позабыл воды Куйвиэнен и те, кто никогда не видал их, вряд ли бы равнодушными оставила вас скорбная песнь этой земли, если мало вам было слов Пламенного Духа, чтобы решиться.
Но все случившееся — правильно ли было так? Когда решалась судьба кораблей, и заодно тех, кто остался в Арамане, Тьелперинквар молчал, не решившись вмешаться. Теперь же невысказанные слова жгли ему горло. И неотступное «если» преследовало его: а если бы он сказал, что бы изменилось? Нет, ничего, отвечал себе он, но отчего же тогда непроизнесенное так точит его изнутри?
Тьелперинквар раздраженно отбросил безжалостно изломанную травинку. Он должен с кем-то поговорить, и лучше всего с отцом.
Сейчас нолдор двинутся дальше, а дорога располагает делиться мыслями. Тьелперинквар решительно отправился на поиски отца. И совсем скоро натолкнулся на деда.
— Ты что? — спросил Феанаро, внимательно глядя на хмурое лицо Куруфинвэ-самого-младшего.
Тот поколебался. Он еще не созрел, чтобы обсуждать Лосгар с дедом. Не сейчас.
— Отца ищу, — ответил Тьелперинквар.
— Что-то случилось?
Тьелперинквар вдруг вспомнил рассказы отца и его братьев о том, что Феанаро всегда было достаточно взгляда, чтобы понять, что у них на уме. Амбарусса и вовсе утверждал, что отцу нет нужды в осанвэ, чтобы прочесть чьи угодно мысли.
— Нет, — сказал Тьелперинквар. Все уже случилось, чуть не сорвалось у него с языка. — Хочу с ним поговорить, только и всего.
Светлые глаза все так же внимательно глядели на него.
— Он был где-то неподалеку, — заметил Феанаро.
— Ага, — кивнул Тьелперинквар и собрался было идти дальше, но Феанаро положил ему руку на плечо. Серые глаза встретили взгляд чуть зеленоватых.
— Не держи сомнения в себе. Никогда.
Кажется, Амбарусса не преувеличивал.
— Я потому… — сказал Тьелперинквар, — я затем и иду.
Феанаро мягко улыбнулся и отпустил его плечо.
Тьелперинквар нашел отца в компании Карнистира и двух кузнецов, Аринэля и Айлина.
— …будут руды, — донеслись до него обрывки разговора. — И не очень бедные, обогащать их в первое время будет нечем.
— Наш юный мастер! — воскликнул Карнистир, заметив племянника.
— Совет кузнецов? — не смог сдержать улыбки тот.
— В некотором роде, — отозвался Айлин.
— Что-то случилось? — точь-в-точь как Феанаро спросил Атаринкэ.
Вроде бы других мастеров угадывать мысли по лицу в их семье не было.
— Отправляемся же скоро, — сказал Тьелперинквар и сам поразился тому, как глупо прозвучали его слова.
— И вправду, — заметил Карнистир, — сейчас Тьелкормо проиграет сбор и будет долго ругаться, если окажется, что мы еще не готовы.
Впрочем, он и с места не тронулся, вернувшись к прерванному разговору с кузнецами.
— Пойдем за лошадьми? — предложил Атаринкэ. — Не люблю огорчать старшего брата, — усмехнулся он.
По-прежнему чувствуя себя глупо, Тьелперинквар двинулся за отцом. Когда они добрались до места, где паслись их кони, молчание натянулось уже до предела, как струна на лютне. Повернешь еще на волос колок, и все — лопнет. Тьелперинквар еще в раннем детстве на опыте с инструментом Макалаурэ убедился, что лопнувшая струна бьет по пальцам жгуче больно.
— Я… — начал он, но его прервал певучий звук рога. Сбор.
Атаринкэ жестом указал сыну на лошадь.
— Не уподобимся же Карнистиру. Вперед!
Тьелперинквар мгновенно очутился на коне. Он был отчасти рад, что общий сбор дал ему возможность еще немного повременить с неприятным разговором.
Собравшись в колонну и проверив, все ли на месте, нолдор двинулись дальше. Во главе, как и прежде, ехали Феанаро, Майтимо и Тьелкормо. Замыкал колонну Макалаурэ с младшими, а Карнистир выступал в своей вечной роли «и тут, и там», или, как называл его Макалаурэ, перекати-поле.
Атаринкэ с сыном оказались ближе к хвосту колонны, и Тьелперинквара это скорее радовало. Атаринкэ же это было либо безразлично, либо Тьелперинквар не мог понять, о чем думает его отец. По крайней мере, прочесть что-либо на его спокойном лице не удавалось.
— Ты, кажется, что-то хотел сказать, — небрежно заметил Атаринкэ некоторое время спустя.
— Скорее, спросить, — осторожно начал Тьелперинквар.
— Так спрашивай.
— Там, в Лосгаре… когда решали, что делать с кораблями… ты думаешь, это было правильно? — выпалил Тьелперинквар.
Ему показалось, или отец чуть вздрогнул?
— Я думаю, что должен поддержать отца во всем, — ровно ответил Атаринкэ. — Я люблю его, — добавил он, будто это не было очевидным.
— А твои братья… некоторые были против… — Тьелперинквар избегал имен, чтобы его слова не звучали обвинением.
— Они, как и любой, могут думать иначе. Если они не согласны с отцом, это не значит, что они любят его меньше, чем те, кто принимает его сторону, — Атаринкэ взглянул на сына. Серые глаза встретили взгляд чуть зеленоватых. — Каждый взвешивает свои дела на весах собственного сердца. Но любовь нельзя измерить. Ее нельзя оценить и выразить в числах. Значит ли думать иначе — меньше любить?
— Я не знаю, — прошептал Тьелперинквар. — Моя мать думала иначе… и твоя тоже…
Атаринкэ скривился.
— Именно поэтому я поддержу отца, что бы ни случилось. Я уже взвесил все свои будущие дела.
— Думать иначе — не значит любить меньше, — повторил Тьелперинквар. — Да. Я запомню.
…Много лет спустя, уезжая из Нарготронда, Атаринкэ вспомнил этот разговор и рассмеялся, удивив и напугав Тьелкормо, который чуть было не решил, что брат его помешался.
Но это будет через много лет. А сейчас они ехали на север, никакого Нарготронда еще не существовало, а тот, кто его построит, пока был далеко от Эндорэ.
***
Сумерки Эндорэ наполнял птичий щебет. Макалаурэ задумчиво глядел куда-то вдаль, не вслушиваясь в болтовню близнецов, которые в душевном смятении становились особенно разговорчивы. Судя по крайне оживленной беседе, сейчас внутреннее беспокойство превысило все мыслимые пределы. Они бурно обсуждали, какое зверье могут тут встретить, периодически задавали вопросы старшему брату, и, не дождавшись с его стороны какой-либо реакции, сами на них отвечали. Амбарусса уверял, что тут наверняка еще не все заполонили порождения Моринготто, и им непременно попадутся животные, похожие на валинорских. Амбарто скептически хмыкал в ответ и замечал, что не хотел бы соревноваться в искусстве охоты на оленей с какой-нибудь моринготтовой тварью.
Они ехали бок о бок, взглядывая друг на друга с одинаковой усмешкой, бросая по сторонам одинаково любопытные взгляды, одинаковым жестом отбрасывая за спину непослушные медные пряди такого же оттенка, как у Майтимо и Нерданэль. Только у старшего волосы были чуть темнее, вот, пожалуй, и все различие между ними.
Тьелкормо в шутку называл их хитрыми лисицами. Они действительно были верткими и ловкими и походили на лис цветом волос, но неуступчивым характером, резкой откровенностью и прямотой близнецы куда как больше были похожи на самого Тьелкормо, чем на хитроумного Атаринкэ. Нет, главного качества лисиц — хитрости — за ними отродясь не водилось.
Амбарто всегда больше тянулся к матери. Они были очень дружны; и ни разу ни словом не обмолвилась Нерданэль, что при его рождении она назвала иное имя.[2] Старший, напротив, старался как можно больше времени проводить с отцом. И оба они были совершенно без ума от такого же медноволосого, как и они, Майтимо. Малышами они ходили за ним, как привязанные; когда же выросли, их кумиром стал Тьелкормо, хотя к самому старшему брату они по-прежнему питали безграничную любовь и уважение. Близнецы и побаивались, пожалуй, только Майтимо, который частенько пресекал их шалости еще в зародыше. У Нерданэль, равно как и у Феанаро, иногда не хватало духу выговаривать младшим слишком уж строго; оба словно чувствовали, что счастье их семьи подходит к концу, и старались не омрачать пока еще светлую жизнь.
Однако, как идет трещинками цветной витраж от брошенного небрежной рукой камешка, так и рассыпался некогда единый мир в доме старшего сына короля. Близнецы долго бродили потерянные и озадаченные, и вместо того, чтобы спать в час цветения Тельпериона, без конца говорили о том, что творится в доме, а один раз крепко, чуть не до драки, поссорились, пытаясь убедить один другого, кто же все-таки прав: отец или мать. Их успокоил случайно оказавшийся рядом Атаринкэ. Амбарусса запальчиво крикнул, что кто-кто, а Атаринкэ должен бы его поддержать. Тот в ответ легонько щелкнул брата по носу и посоветовал тратить силы на что-то более полезное, чем выяснение чьей-то правоты. Какая разница, сказал он, отчего разбилась ваза, если она разбилась? После этого близнецы прекратили всяческие разговоры на эту тему, а Амбарусса стал гораздо чаще, чем раньше, захаживать в мастерскую Атаринкэ.
— Макалаурэ, ты спишь на ходу?
Макалаурэ слегка вздрогнул. И что за повадка у Карнистира появляться незаметно, будь хоть голая степь кругом.
— Уснешь тут с вами, — бросил Макалаурэ ему в тон. — Две сороки и один приставучий…
— …репей, — довольно закончили близнецы, отложив расплату за «сорок» на потом.
— Хорошо иметь приветливых братьев, у которых всегда наготове теплое слово.
— Точное! — поправил Амбарусса. — Главное — точность, которая, как известно, вежливость кузнецов.
— А обычной вежливости, для тех, кто попроще, вы не захватили? — поинтересовался Карнистир, наморщив нос.
— Захватили, а как же, — с подозрительной готовностью закивал Амбарто.
— И где же она? Или я для нее недостаточно хорош? — подбоченился Карнистир и горделиво выдвинул вперед подборок.
Близнецы смерили его взглядами с ног до головы, будто оценивая.
— Итак? — поторопил их Карнистир.
— Понимаешь, тут такое дело… — нерешительно, словно сомневаясь, начал Амбарто.
— …у нас ее попросил Майтимо…
— …он ее у всех собрал….
— …сказал, что тебе отдаст! — закончили они хором с серьезными лицами.
Макалаурэ расхохотался.
— Получил? — спросил он сквозь смех.
— Вот и трать после этого на таких силы, — оскорбленно отозвался Карнистир. — Я им лучшие годы, а они… — Он махнул рукой.
— Они, кажется, прекрасно усвоили все, чему ты их учил, — невинно заметил Макалаурэ.
— И ты туда же? — с укоризной в голосе сказал Карнистир, явно не ожидая, что Макалаурэ встанет на сторону близнецов.
— Мы все идем одним путем, — провозгласил Макалаурэ, для верности показывая, в каком именно направлении движутся нолдор.
— Смотрите-ка, среди нас завелся поэт. — Карнистир слегка повернулся в его сторону.
— Поэты — не блохи, чтоб заводиться где-то, — отпарировал Макалаурэ. — Поэтами рождаются, — значительно добавил он.
— А мы думали, их находят в саду…
— …и забирают домой, чтоб не умерли все соловьи в округе…
— …а они рождаются, прям как нормальные нолдор!
Настал черед Карнистира смеяться.
— Разболтались вы, — задумчиво сказал Макалаурэ, слегка хмурясь. — Расслабились.
Близнецы скорбно сдвинули брови, чуя, что ничего приятного их не ждет.
— Поезжайте-ка вперед…
— К Майтимо? — с надеждой спросил Амбарусса.
— Не так далеко вперед, — разочаровал его Макалаурэ. — Уверен, вам найдется о чем поговорить с Атаринкэ. Или позубоскалить.
— Мы и с Майтимо можем поговорить.
— И с Тьелкормо.
— Отец, несомненно, будет в восторге, — заметил Карнистир. — Можете попробовать, конечно, — он хмыкнул, явно давая понять, что ему благополучный исход кажется сомнительным.
— На что спорим? — загорелся Амбарусса, главный любитель разнообразных пари.
— Что отец не отошлет вас обратно? — Карнистир ухмыльнулся. — Ладно… если я проиграю, буду два привала подряд чистить ваших лошадей.
— Три!
— Один.
Макалаурэ фыркнул. Переторговать Карнистира не стоило и пытаться.
— Договорились, два, — близнецы об этом тоже прекрасно знали.
— Я сказал «один», — заметил Карнистир. — Ваша ставка?
Тяжелый вздох.
— Будем молчать до третьего привала.
Карнистир удовлетворенно кивнул. Темно-каштановая прядь упала ему на лицо.
— Годится, — сказал он, отбрасывая мешающие волосы. — Макалаурэ, ты слышал.
Тот в ответ только плечами пожал.
— Думаю, ты выиграешь, — заметил Макалаурэ, глядя в спины удаляющимся братьям.
Карнистир вопросительно изогнул бровь. Движение внезапно напомнило Макалаурэ мать, которая делала точно так же, и он снова вздрогнул.
— Вряд ли их похвалят за то, что они, скажем прямо, бросили назначенную им позицию безо всякой причины. И нас заодно, как подстрекателей, — улыбнулся Макалаурэ.
Карнистир скептически на него посмотрел.
— Так что жди их вскоре обратно.
Но все вышло иначе, нежели думал Макалаурэ. Искуснейшая из ткачих Вайрэ уже сплела огненно-алую нить с неприметной серой, и Вайрэ вздрогнула, увидев узор; ни словом не упрекнула она мастерицу, которая, несомненно, ошиблась; но что-то менять уже было поздно.
И полно, могла ли она спутать нити, искусница, чьи волосы — расплавленное серебро?
***
Я гляжу вдаль. Впереди, насколько хватает взгляда, простираются туманные земли Арамана. Его холодные гористые пустоши кажутся уже совсем иным миром, и трудно поверить, что мы еще в Амане. Возле берегов плавают глыбы льда; и белый цвет странно выделяется в сумрачных тяжелых водах. Ветер свистит в прибрежных скалах, и я уже привык к его монотонному вою. Под ногами хрустят мелкие камешки, отполированные морем и проливными дождями.
Холодно. Дыхание вырывается белым паром. Я догадываюсь, что дальше будет еще холодней, но пока не могу представить, насколько. Никто не представляет, что нас ожидает, и это к лучшему. Знай мы о Хэлкараксэ побольше, мы бы не осмелились туда отправиться.
Север жесток, и шансов дойти у нас исчезающе мало, но возвращаться со стыдом в Валинор — стократ хуже.
А если мы дойдем, то докажем: нужды в кораблях не было. А значит, произошедшему в Альквалондэ нет оправдания. Как нет и прощения.
И когда-нибудь вернуться в Валинор мы сможем только одним путем, имя которому — Квалванда.[3]
Сноски:
[1] Оргия Праведников «Дорога ворона»
[2] Нерданэль нарекла его Умбарто («Обреченный»). Феанаро изменил это зловещее имя на «Амбарто».
[3] Путь смерти, по которому души умерших приходят в Мандос