Love is our resistance (с)
Спасибо Дж.Р.Р. Толкину за персонажей.
Спасибо riweth за мотивирующий разговор. Без тебя этот текст не начался бы.
Спасибо Норлин Илонвэ за всеобъемлющую поддержку. Без тебя этот текст бы не закончился.
Спасибо моим друзьям за консультации, терпение и бесконечную любовь.
Редактура: Норлин Илонвэ
В этой альтернативной истории хронология изменена сознательно. Имена близнецов здесь взяты по истории о сожжении кораблей (Питьяфинвэ Амбарусса (Амро/ас), Телуфинвэ Амбарто (*Амрод)). Обратите внимание, что это противоречит «Сильмариллиону» и «Шибболету».
читать дальше
Сладки воды Куйвиэнен под ясными звездами[4], что мерцают в темно-синей тишине. Свежи и свободны ветра Эндорэ, веющие над бескрайними пустынными просторами. Таинственны туманные сумерки над серебряными озерами, благоуханна жемчужная роса на листьях. Прекрасно ты, Эндорэ. Так познали квенди жизнь, впервые взглянув на мир.
Сияющ и нежен свет, что струится золотом и серебром с Древ. Обширен и полон чудес Валинор, земля Валар. В теплых потоках парят, раскинув крылья, могучие орлы, вестники Манвэ. Нежны шипящие волны, белой пеной набегающие на берег, бирюзовы прозрачные морские воды, в глубине которых переливаются самоцветные камни. Так познали эльдар свет, распахнув ему сердца.
Бесконечна и гибельна тьма, павшая на Город. Она поглотила его. Беспределен ты, ужас, как злоба Врага, удушающ ты, кошмар, как ненависть Врага. Раскинулись липкие тенета, опутали души, и отравили мир, и разделили его на «до» и «потом». Так познали эльдар страх, поверив лжи.
Потускнели песчаные берега, и волны поменяли свой цвет. Дрожат лебеди, дрожат и качаются, и пьют алую воду. Дрожат вместе с ними багровые отсветы, дрожат и пляшут, и дразнят. Звенит воздух, звенит свою песню, и все ниже склоняют лебеди головы. Так познали эльдар смерть, обнажив клинки против братьев.
И круг замкнулся.
Желанное Эндорэ встретило их пронизывающим ветром. Он дул в лицо, словно пытаясь их остановить, швырял сор, камешки и тучи пыли. Нолдор морщились и хмурились, но не отворачивались и лиц не закрывали — ни к чему.
Феанаро ехал впереди всех, высоко подняв голову. Ему казалось, ветер нарочно хлещет по щекам. Он вспоминал, как в море после сгубившей множество кораблей бури наступил полный штиль. Пришлось идти на веслах, и Карнистир, недобро улыбаясь, говорил, что Манвэ, верно, решил сделать им прощальный подарок. Они не знали, что, услышав от Эонвэ непреклонный ответ Феанаро, Король Арды оплакивал их, и все ветра мира утихли и улеглись у ног своего владыки, чтобы разделить его горе.
Не знали они и о сказанных в тот час словах Манвэ. Они слышали только суровое и недоброе слово Мандоса, укрывшее их мрачной тенью, слово, которое легло на них тяжким бременем и безжалостной тьмой. Они не ведали, что их деяния и впрямь войдут в песни, и что все будет так, как предрек Феанаро, пламя души которого на миг осветило тот путь, что терялся в глубине лежащих впереди лет. Нет, не знали они, что вместе с проклятием их провожает сердечная любовь Манвэ, и он горюет о высокой цене, какой будут оплачены песни о нолдор. Нолдор, которым не будет иной награды, кроме легенд, что сложат о них. Лишь немногие доживут до того мига, когда исполнится предсказание Манвэ, и краса, дотоле невиданная явится в Эа, а лихо обернется во благо [7]. До этого еще сотни лет. А пока над их головами мрачная тень, и Феанаро кривит губы в усмешке, когда ветер бросает навстречу особенно большую горсть мелких камешков.
Они забрались уже далеко от места высадки, оставив позади узкий залив, рассекающий надвое цепь скал. Горы возвышались у них за спиной, вздымались по правую руку и прямо перед ними. Впереди гряда была не сплошной; зоркие глаза нолдор различали, что к северу она обрывается. Туда они и направлялись.
Ехали молча, все еще приходя в себя после яростных споров в Лосгаре. Споров, которые закончились углями и пеплом. Феанаро искоса поглядывал на старшего сына. Тот ехал по левую руку и ни разу не взглянул на отца после ссоры. Майтимо бесстрастно смотрел вперед, как и отец, высоко подняв голову. Только закушенная нижняя губа выдавала его гнев.
Первый раз, подумал Феанаро. Первый раз мы с ним в разладе, а ведь это мой старший сын, особенно дорогой моему сердцу. И потому, что старший, и потому, что больше всех похож на мать…
Нет. Ни вздоха о ней. Ни тени мысли. Она оставила их еще до Форменоса, в самом начале, когда жизнь вдруг, разгоняясь, понеслась под откос, как покатившийся в пропасть камень. Она так и сказала тогда: ты как камень на вершине, чуть качнешься и рухнешь с обрыва, губя все на своем пути. И он бешено и зло спросил ее, верно, он и бесчувственный, как камень? На что с грустью в глазах жена ответила, что ей кажется, будто все свои чувства и сердце он вложил в Сильмарилли.
А потом все завертелось и встало на голову: совет, суд, она просит разрешения остаться с Индис, и вот после этого он пожалел, что все-таки не камень, а то сердце болит, и еще как… Отец поехал тогда с ним, он всегда был рядом, отец… До самого конца он надеялся, что она вернется, и новый дом станет до конца домом. Но она пришла лишь тогда, когда сердца у него и вправду не осталось.
И вот его сын, так похожий на нее, рядом и весь дышит гневом, и кажется, что он дальше, чем та, что осталась за морем. И нельзя допустить, чтобы между ним и тем, кто ему дорог, снова выросла стена.
— Майтимо! — Феанаро негромко окликнул сына, направляя коня ближе к нему.
— Да, отец?
Майтимо не повернул головы, и его лицо оставалось бесстрастным.
— Ты сердишься на меня. Ты думаешь, что наш поступок — предательство.
— Так и есть, — отозвался Майтимо, соглашаясь сразу с обеими фразами.
— А ты думал, что бы мы с ними делали? С теми, кто жаловался, как им трудно, не успев выйти из Тириона? С союзниками, на которых нельзя положиться? Им стоило вернуться вместе с Арафинвэ, назад к уютным домам и поближе к Валар. Зачем те, кто не признает нашего пути и призывает на нас все беды мира? К чему Нолофинвэ, который сам же пообещал следовать за мной, но не смог даже утихомирить свой народ?
— Ни к чему, — согласился Майтимо. — А ты уверен, что мы бы не смогли объединиться?
— Уверен, — отрезал Феанаро. — Если уж этого не произошло в Тирионе, то здесь не вышло бы и подавно. Зачем нам эта обуза?
— Балласт, — невзначай заметил Майтимо.
— Балласт, — спокойно кивнул Феанаро. — И ты сам это прекрасно знаешь. Это не их война, не их месть, не их клятва. А что до Финдекано… На твоем месте я бы радовался, что он остался в безопасности на том берегу, а не едет сейчас неизвестно чему навстречу. — Феанаро хлопнул коня по шее и поехал быстрее, оставив Майтимо позади.
Он и так уже пролил за тебя чужую кровь, разве этого мало? Слова ли отца донес ветер, или сам Майтимо говорит их себе?
— В безопасности… — пробормотал Майтимо. — Хотел бы я знать, что Финдекано об этом думает.
На востоке разгорается зарево. Разум и сын твердят, что на них напали сразу после высадки, что корабли горят и мы не можем помочь… И кто-то уронил звонкое слово-льдинку: Хэлкараксэ, и споры стихли, и мир накрыла тишина.
Я смотрю в глаза сына, и он убеждает меня: мы должны идти на помощь, пусть и таким путем. Я мог бы напомнить ему, чем уже обернулась наша помощь у причалов Альквалондэ, но смею ли я его обвинять?
Разум и сын говорят мне: мы нужны им. Но сердце тихо и твердо возражает: нет, и корабли они сожгли сами, оставив нам возвращение в Валинор и тяжесть взглядов телери. И сердце наполняется яростью и желанием доказать брату, что я не бросаю слов на ветер, и сказать ему, что я обо всем этом думаю. Кто-то хочет, несмотря ни на что, увидеть новые земли, кто-то рвется на помощь, кто-то не желает возвращаться, а кто-то, как и я, думает, что это предательство, и хочет встретиться с теми, кто их предал.
Если нолдор желают, я поведу их и дальше. Но сам я иду, чтобы, наконец, заставить Феанаро дать ответ за все, что он сделал. За кровь на руках моего сына.
Я поднимаю ладонь и предлагаю тем, кто хочет, идти за мной через Вздыбленные Льды, если их не пугает эта дорога. Те же, кто не желает, пусть возвращаются, и да пребудет с ними милость Валар.
Но из тех, кто остался после ухода Арафинвэ, никто не стремится повернуть назад.
И я, смирившись с волей нолдор, веду их вперед, дальше на север, к самой границе Льдов, которые уже видны отсюда.
Я смотрю на старшего сына, который идет слева от меня, весь устремленный вперед и кусающий губы от нетерпения. И я понимаю, что сердце ничего не говорит ему о предательстве, и молнией сверкает у меня мысль: а может быть, предан только я?
Майтимо все еще раздумывал над словами отца, когда его нагнал Тьелкормо. Он некоторое время молча ехал рядом, будто сомневаясь, стоит ли сейчас разговаривать со старшим братом. В конце концов, решил, что стоит, и поделился соображениями о том, что лошади подустали и неплохо бы сделать привал. Сами нолдор могли бы еще долго ехать без остановки, но вот коней надо беречь, особенно потому, что многим пришлось нести на себе по два всадника.
Майтимо кивнул, соглашаясь с братом, и посмотрел на ехавшего впереди отца. Майтимо показалось, что его спина прямо-таки излучает жесткость и холодность, и отказался от мысли его окликнуть.
— Может, ты сам, с ним поговоришь? — предложил он Тьелкормо.
— Отчего бы и нет? — отозвался тот и направился к отцу. Они обменялись парой слов и чуть придержали лошадей, дожидаясь, пока их догонит Майтимо.
— Что думаешь насчет привала? — спросил Феанаро.
— Лошадям надо отдохнуть, — начал Майтимо.
— Но? — поторопил Феанаро.
— Тут плохое место, — сказал Майтимо. — Голо вокруг, мы как на ладони… И воды не видно.
Феанаро удовлетворенно кивнул.
— Согласен. Но выбирать не приходится, поэтому едем еще сотни три шагов, вдруг попадется источник. Потом останавливаемся.
— Вряд ли нам улыбнется удача, — заметил Тьелкормо.
— Не думаю, что нам будет сопутствовать удача хоть в какой-то мере, — отозвался Феанаро и слегка улыбнулся. — Это теперь не про нас, так что даже само слово «удача» можно позабыть.
Тьелкормо фыркнул и сказал, что если таким образом обращаться со словами, то можно их все порастерять.
— И будем мы объясняться жестами, — серьезно подхватил Майтимо. Он вытянул вперед руку. — Вот делаю я так… И что это значит?
— Иди отсюда? — выдвинул догадку Тьелкормо.
— Вперед? — предположил Феанаро.
Майтимо поглядел на них с разочарованием и опустил руку.
— Ясно же, как свет. Это значит «там что-то есть», — сообщил он. — Эх вы…
— Пример наглядно подтверждает мою теорию, — подражая интонации Румила, с важным видом заявил Тьелкормо. — Так что группа ученых, — он переглянулся с братом, — с негодованием отвергает идею уважаемого Феанаро о забвении слов, как вредную. — Тьелкормо назидательно поднял палец.
— Сдаюсь, — развел руками Феанаро. — Пусть остается.
— У группы ученых, — все так же серьезно добавил Майтимо, — есть мнение, что удача все-таки существует. Иначе я не знаю, как объяснить то, что в шагах ста к северу течет ручей.
Чем ближе мы ко Льдам, тем сильнее во мне сомнения. Сумеем ли мы пройти? И должны ли мы? Я снова смотрю, как уверенно шагает Финдекано. На его лице написана решимость, и я вновь думаю, что у него нет колебаний — его не предали, и это убеждение столь крепко, что может происходить только от истинного знания. И злость на брата пополам с обидой так сильна, что у меня горят уши.
Финдекано что-то говорит, и я не сразу понимаю, что он обращается ко мне.
— Как ты думаешь, отец, — его голос спокоен и ровен, — мы сможем?
У меня нет ответа на этот вопрос, и я молчу. Впрочем, ему, кажется, и не нужен ответ.
— Пройдем, — говорит он сам себе, — не можем не пройти.
— Да, — отвечаю я, не веря в то, что говорю.
Он поворачивается ко мне и с каким-то отчаянием повторяет:
— Пройдем.
И через несколько мгновений добавляет:
— Нам повезет.
— Думаешь, что с нами об руку может идти удача? — удивляюсь я.
— Не увел же дядя всю ее за собой, — откликается Финдекано.
Моя злость прорывается, и я говорю, кривя губы в недоброй усмешке:
— Надеюсь только на то, что у него удачи будет еще меньше, чем у нас.
Финдекано смотрит на меня с безмерным удивлением, и я понимаю, что он говорил об Арафинвэ. Под взором Финдекано моя злость утихает. Взгляд его становится понимающим, и он, ничего не говоря, легко касается моей руки.
Устроившись на отдых, нолдор разговорчивее не стали. Слышались негромкие слова, которыми изредка кто-то перебрасывался, но оживленных бесед так и не завязалось.
Феанаро сидел и смотрел в усыпанное звездами небо — туда, где на севере высоко и гордо горела Валакирка. Звезды, некогда зажженные для эльдар, вновь им светили.
— Не думал, что я когда-нибудь еще их увижу, — раздался вблизи голос, и говоривший опустился на землю рядом с Феанаро.
— Не думал, что я вообще их увижу, — в тон ему отозвался тот, рассеянно обрывая травинки. — Когда я слушал рассказы о Великом походе, больше всего я думал о них.
— Ты за этим так часто уходил на север, к берегам Внешнего моря?
— Не только за этим, Хэндил, — по губам Феанаро скользнула мимолетная усмешка. — Там я увидел сумерки. Отсутствие света.
«Уж не там ли тебе пришла мысль о Сильмариллях», — подумал Хэндил. Но вслух сказал совсем другое:
— Когда мы шли от света звезд к свету Древ, вряд ли кто-то мог вообразить, что ему предстоит и обратный путь.
— Жалеешь? — быстро спросил Феанаро, повернувшись к нему.
— О том, что снова вижу Валакирку? Нет, — ответил Хэндил, не задумываясь. — Но о том, что случилось в Альквалондэ, — жалею.
— Послушай, Хэндил… — начал Феанаро.
— Нет, не перебивай. Я тебя знаю всю твою жизнь. Помню, как ты начал ходить и бегать, как заговорил, как женился, как у тебя появились свои сыновья. Когда я учил тебя, с какой стороны браться за клинок, я и представить не мог, где он тебе понадобится.
— Никто этого не хотел, и я меньше всех, — прошептал Феанаро, снова отворачиваясь.
— Глупо было рассчитывать, что они отдадут корабли без драки.
— Глупо было отказывать нам. Когда-то Финвэ просил Ульмо перевезти телери в Аман, если те пожелают, ибо нолдор тосковали в разлуке с ними. И одним из тех, кто вместе с Финвэ просил об этом, был ты, помнишь? А когда сын Финвэ пришел к ним, телери отказали в помощи. Мы не могли ждать. Там, на севере, где горит Валакирка, убийца моего отца. Короля нолдор. Твоего друга, Хэндил.
— И Сильмарилли, — бросил тот в ответ. Может быть, резче, чем хотел. — Зачем ты дал клятву, Феанаро?
— Ты знаешь меня всю мою жизнь. Должен знать и это, — холодно ответил Феанаро. Прежде чем Хэндил успел что-либо сказать, Феанаро поднялся и пошел прочь.
— А ты? — прошептал Хэндил, глядя ему вслед. — Знаешь ли ты сам себя, Феанаро?
Знаешь ли ты, что ждет впереди? Знаешь ли, что вовек не вылечить раны? Знаешь ли, знаешь ли, что в груди сердце располосовано ятаганом? Знаешь ли, что никогда мира не будет, не будет покоя? Знаешь ли, знаешь ты? Да? Цепь скреплена — не разбить — морем крови.
Она вернулась в дом в центре Тириона и прошлась по непривычно тихим комнатам. Ничего не изменилось. Все грозы, которые пронеслись над Валинором, не тронули этих белоснежных стен. На кухонном столе стояла позабытая кружка, а в большой зале на низком диване были свалены какие-то свитки. Она бездумно коснулась их, развернула и тут же отпустила. Свитки с легким шелестом свернулись обратно. Около зеркала почему-то валялись струны.
В комнате Тьелкормо на прикроватной полочке из светлого дерева лежала потрепанная книга, заложенная зеленой лентой, — первым, что попалось под руку, когда он поспешил на суд. Так оставляют книгу, когда собираются скоро к ней вернуться. Она взяла зачитанный томик в руки, раскрыла. Ainulindalё. На титульном листе, уже чуть выцветшая, вилась надпись «Дорогой дочери».
Был Эру, Единый, которого в Арде зовут Илуватар…
Феанаро стал пропадать в мастерской больше обычного (если это вообще возможно — проводить там еще больше времени), уезжать дальше обычного и разговаривать меньше обычного. Он осунулся и, кажется, почти не спал, только глаза странно блестели, когда он ненадолго приходил домой.
Сыновья ходили озадаченные — отец мало того что почти не обращал на них внимания, так еще и запретил его беспокоить. Больше всех недоумевал Атаринкэ, когда его мягко, но все-таки выставили из мастерской.
Семью разбирало любопытство. Близнецы изнывали больше всех и пару раз пытались подглядеть в окно. Один раз им это удалось, а на второй они обнаружили, что окна закрыты листами металла. Несмотря на это, они были донельзя горды и всем рассказывали, что видели, какое новое чудо рождается у отца в руках, хотя на самом деле все, что они смогли заметить, это груды разных камней.
Нерданэль спокойно отнеслась и к внезапно-долгим отлучкам мужа, и к тому, что он прямо-таки поселился в мастерской. Увлеченность чем-то была ей знакома не понаслышке; а у Феанаро и раньше случались приступы бурного вдохновения. Правда, такого, чтобы он едва замечал окружающий мир, еще не бывало.
Однако, в конце концов, начала терять терпение и она. Рискуя вызвать взрыв негодования, она все же отправилась в мастерскую, намереваясь вытащить оттуда мужа и нормально накормить хотя бы раз за все это время. Нерданэль решительно постучала. Она была готова ко всему — что он даже не ответит, не откроет, закричит, чтобы ему не мешали — но не к тому, что дверь распахнется и Феанаро появится на пороге с горящими глазами.
— Ты…
— Ты знаешь, что было в начале? — перебил он жену.
Нерданэль озадаченно уставилась на него.
— В начале Арды, — нетерпеливо пояснил он.
А ей казалось, что она уже привыкла к неожиданным вопросам.
— Был Эру, Единый, которого в Арде зовут Илуватар… — без запинки произнесла она слова, которые знала с детства от матери и которые потом не раз повторяла, рассказывая историю мира собственным детям.
Феанаро рассмеялся и потянул ее за руку.
— Пойдем!
Они вместе вошли в мастерскую. Нерданэль ожидала, что там будет темно — ведь окна закрыты, но все помещение озарял сияющий свет. Его источник обнаружился быстро — на столе лежали три камня, которые светились, как Древа в Час Смешения.
— В начале Арды было Слово, — тихо шепнул Феанаро. — Eä! [8]
— Это есть… — эхом отозвалась она. — Что это? — спросила Нерданэль, заворожено глядя на камни.
— Это? Прошлое, настоящее и будущее, — загадочно ответил Феанаро.
В начале Арды было Слово… Она тряхнула головой и закрыла книгу. Поправила заложенную ленту, чтобы та легла ровнее, положила книгу обратно. И направилась в мастерскую.
Там царил идеальный порядок, которого ей прежде никогда не приходилось видеть. Несколько оставленных инструментов были тщательно упакованы. Листы металла и материалы рассортированы и разложены по ящикам. Нигде не лежало ни одного готового или начатого изделия, неизменный сор от горнов начисто вымели. В мастерской было прибрано и пусто.
Сюда возвращаться не собирался никто.
Сноски:
[1] Алиса «Красное на черном»
[2] Дорогая, шути, улыбайся,
Не буди только память во мне
Про волнистую рожь при луне.
Там, на севере, девушка тоже,
На тебя она страшно похожа,
Может, думает обо мне...
(С. Есенин «Шаганэ», перевел на финский Т. Сумманен, корректура перевода Б.Сокрова)
[3] Blackmore's Night «The Circle»
[4] Речи Феанаро в Тирионе
[5] «Из-за Великого моря я пришел в Средиземье» (кв.)
[6] Сплин «Рай в шалаше»
[7] Слова Манвэ
[8] В буквальном переводе с квенья «(это) есть».
Спасибо riweth за мотивирующий разговор. Без тебя этот текст не начался бы.
Спасибо Норлин Илонвэ за всеобъемлющую поддержку. Без тебя этот текст бы не закончился.
Спасибо моим друзьям за консультации, терпение и бесконечную любовь.
Редактура: Норлин Илонвэ
Предисловие автора
В этой альтернативной истории хронология изменена сознательно. Имена близнецов здесь взяты по истории о сожжении кораблей (Питьяфинвэ Амбарусса (Амро/ас), Телуфинвэ Амбарто (*Амрод)). Обратите внимание, что это противоречит «Сильмариллиону» и «Шибболету».
Михаэлю. Ты помог мне понять.
Звезда
Как эпилог — все та же любовь,
А как пролог — все та же смерть.[1]
Häädä naurulla mietteeni karvaat.
Tänään muistella mieli ei tee,
miten viljassa kuu väreilee.
Miksi mieleeni tuot sinä jälleen
Pohjan neidon?.. Hän jäi kylmälälle.
Siellä minua odottelee... [2]
А как пролог — все та же смерть.[1]
Häädä naurulla mietteeni karvaat.
Tänään muistella mieli ei tee,
miten viljassa kuu väreilee.
Miksi mieleeni tuot sinä jälleen
Pohjan neidon?.. Hän jäi kylmälälle.
Siellä minua odottelee... [2]
читать дальше
Пролог. Круг
I've been here for a million years
Through the joy, through the tears.
But when I'm gone this will go on
And the circle starts again. [3]
Through the joy, through the tears.
But when I'm gone this will go on
And the circle starts again. [3]
Сладки воды Куйвиэнен под ясными звездами[4], что мерцают в темно-синей тишине. Свежи и свободны ветра Эндорэ, веющие над бескрайними пустынными просторами. Таинственны туманные сумерки над серебряными озерами, благоуханна жемчужная роса на листьях. Прекрасно ты, Эндорэ. Так познали квенди жизнь, впервые взглянув на мир.
Сияющ и нежен свет, что струится золотом и серебром с Древ. Обширен и полон чудес Валинор, земля Валар. В теплых потоках парят, раскинув крылья, могучие орлы, вестники Манвэ. Нежны шипящие волны, белой пеной набегающие на берег, бирюзовы прозрачные морские воды, в глубине которых переливаются самоцветные камни. Так познали эльдар свет, распахнув ему сердца.
Бесконечна и гибельна тьма, павшая на Город. Она поглотила его. Беспределен ты, ужас, как злоба Врага, удушающ ты, кошмар, как ненависть Врага. Раскинулись липкие тенета, опутали души, и отравили мир, и разделили его на «до» и «потом». Так познали эльдар страх, поверив лжи.
Потускнели песчаные берега, и волны поменяли свой цвет. Дрожат лебеди, дрожат и качаются, и пьют алую воду. Дрожат вместе с ними багровые отсветы, дрожат и пляшут, и дразнят. Звенит воздух, звенит свою песню, и все ниже склоняют лебеди головы. Так познали эльдар смерть, обнажив клинки против братьев.
И круг замкнулся.
Эпизод 1. Et Eärello Endorenna utúlien [5]
Ляжем на весла.
Кто не мечтал в этой жизни хоть раз все отправить к чертям?
В одиночку пройти океан,
Посвящая сверкающим звездам
Строчку за строчкой целый роман.
Находя только в этом усладу,
Ничего не боясь, кораблем управляя шутя,
Ничего не теряя уже,
Предпочтя дворцовому аду
Рай в шалаше.[6]
Кто не мечтал в этой жизни хоть раз все отправить к чертям?
В одиночку пройти океан,
Посвящая сверкающим звездам
Строчку за строчкой целый роман.
Находя только в этом усладу,
Ничего не боясь, кораблем управляя шутя,
Ничего не теряя уже,
Предпочтя дворцовому аду
Рай в шалаше.[6]
Желанное Эндорэ встретило их пронизывающим ветром. Он дул в лицо, словно пытаясь их остановить, швырял сор, камешки и тучи пыли. Нолдор морщились и хмурились, но не отворачивались и лиц не закрывали — ни к чему.
Феанаро ехал впереди всех, высоко подняв голову. Ему казалось, ветер нарочно хлещет по щекам. Он вспоминал, как в море после сгубившей множество кораблей бури наступил полный штиль. Пришлось идти на веслах, и Карнистир, недобро улыбаясь, говорил, что Манвэ, верно, решил сделать им прощальный подарок. Они не знали, что, услышав от Эонвэ непреклонный ответ Феанаро, Король Арды оплакивал их, и все ветра мира утихли и улеглись у ног своего владыки, чтобы разделить его горе.
Не знали они и о сказанных в тот час словах Манвэ. Они слышали только суровое и недоброе слово Мандоса, укрывшее их мрачной тенью, слово, которое легло на них тяжким бременем и безжалостной тьмой. Они не ведали, что их деяния и впрямь войдут в песни, и что все будет так, как предрек Феанаро, пламя души которого на миг осветило тот путь, что терялся в глубине лежащих впереди лет. Нет, не знали они, что вместе с проклятием их провожает сердечная любовь Манвэ, и он горюет о высокой цене, какой будут оплачены песни о нолдор. Нолдор, которым не будет иной награды, кроме легенд, что сложат о них. Лишь немногие доживут до того мига, когда исполнится предсказание Манвэ, и краса, дотоле невиданная явится в Эа, а лихо обернется во благо [7]. До этого еще сотни лет. А пока над их головами мрачная тень, и Феанаро кривит губы в усмешке, когда ветер бросает навстречу особенно большую горсть мелких камешков.
Они забрались уже далеко от места высадки, оставив позади узкий залив, рассекающий надвое цепь скал. Горы возвышались у них за спиной, вздымались по правую руку и прямо перед ними. Впереди гряда была не сплошной; зоркие глаза нолдор различали, что к северу она обрывается. Туда они и направлялись.
Ехали молча, все еще приходя в себя после яростных споров в Лосгаре. Споров, которые закончились углями и пеплом. Феанаро искоса поглядывал на старшего сына. Тот ехал по левую руку и ни разу не взглянул на отца после ссоры. Майтимо бесстрастно смотрел вперед, как и отец, высоко подняв голову. Только закушенная нижняя губа выдавала его гнев.
Первый раз, подумал Феанаро. Первый раз мы с ним в разладе, а ведь это мой старший сын, особенно дорогой моему сердцу. И потому, что старший, и потому, что больше всех похож на мать…
Нет. Ни вздоха о ней. Ни тени мысли. Она оставила их еще до Форменоса, в самом начале, когда жизнь вдруг, разгоняясь, понеслась под откос, как покатившийся в пропасть камень. Она так и сказала тогда: ты как камень на вершине, чуть качнешься и рухнешь с обрыва, губя все на своем пути. И он бешено и зло спросил ее, верно, он и бесчувственный, как камень? На что с грустью в глазах жена ответила, что ей кажется, будто все свои чувства и сердце он вложил в Сильмарилли.
А потом все завертелось и встало на голову: совет, суд, она просит разрешения остаться с Индис, и вот после этого он пожалел, что все-таки не камень, а то сердце болит, и еще как… Отец поехал тогда с ним, он всегда был рядом, отец… До самого конца он надеялся, что она вернется, и новый дом станет до конца домом. Но она пришла лишь тогда, когда сердца у него и вправду не осталось.
И вот его сын, так похожий на нее, рядом и весь дышит гневом, и кажется, что он дальше, чем та, что осталась за морем. И нельзя допустить, чтобы между ним и тем, кто ему дорог, снова выросла стена.
— Майтимо! — Феанаро негромко окликнул сына, направляя коня ближе к нему.
— Да, отец?
Майтимо не повернул головы, и его лицо оставалось бесстрастным.
— Ты сердишься на меня. Ты думаешь, что наш поступок — предательство.
— Так и есть, — отозвался Майтимо, соглашаясь сразу с обеими фразами.
— А ты думал, что бы мы с ними делали? С теми, кто жаловался, как им трудно, не успев выйти из Тириона? С союзниками, на которых нельзя положиться? Им стоило вернуться вместе с Арафинвэ, назад к уютным домам и поближе к Валар. Зачем те, кто не признает нашего пути и призывает на нас все беды мира? К чему Нолофинвэ, который сам же пообещал следовать за мной, но не смог даже утихомирить свой народ?
— Ни к чему, — согласился Майтимо. — А ты уверен, что мы бы не смогли объединиться?
— Уверен, — отрезал Феанаро. — Если уж этого не произошло в Тирионе, то здесь не вышло бы и подавно. Зачем нам эта обуза?
— Балласт, — невзначай заметил Майтимо.
— Балласт, — спокойно кивнул Феанаро. — И ты сам это прекрасно знаешь. Это не их война, не их месть, не их клятва. А что до Финдекано… На твоем месте я бы радовался, что он остался в безопасности на том берегу, а не едет сейчас неизвестно чему навстречу. — Феанаро хлопнул коня по шее и поехал быстрее, оставив Майтимо позади.
Он и так уже пролил за тебя чужую кровь, разве этого мало? Слова ли отца донес ветер, или сам Майтимо говорит их себе?
— В безопасности… — пробормотал Майтимо. — Хотел бы я знать, что Финдекано об этом думает.
***
На востоке разгорается зарево. Разум и сын твердят, что на них напали сразу после высадки, что корабли горят и мы не можем помочь… И кто-то уронил звонкое слово-льдинку: Хэлкараксэ, и споры стихли, и мир накрыла тишина.
Я смотрю в глаза сына, и он убеждает меня: мы должны идти на помощь, пусть и таким путем. Я мог бы напомнить ему, чем уже обернулась наша помощь у причалов Альквалондэ, но смею ли я его обвинять?
Разум и сын говорят мне: мы нужны им. Но сердце тихо и твердо возражает: нет, и корабли они сожгли сами, оставив нам возвращение в Валинор и тяжесть взглядов телери. И сердце наполняется яростью и желанием доказать брату, что я не бросаю слов на ветер, и сказать ему, что я обо всем этом думаю. Кто-то хочет, несмотря ни на что, увидеть новые земли, кто-то рвется на помощь, кто-то не желает возвращаться, а кто-то, как и я, думает, что это предательство, и хочет встретиться с теми, кто их предал.
Если нолдор желают, я поведу их и дальше. Но сам я иду, чтобы, наконец, заставить Феанаро дать ответ за все, что он сделал. За кровь на руках моего сына.
Я поднимаю ладонь и предлагаю тем, кто хочет, идти за мной через Вздыбленные Льды, если их не пугает эта дорога. Те же, кто не желает, пусть возвращаются, и да пребудет с ними милость Валар.
Но из тех, кто остался после ухода Арафинвэ, никто не стремится повернуть назад.
И я, смирившись с волей нолдор, веду их вперед, дальше на север, к самой границе Льдов, которые уже видны отсюда.
Я смотрю на старшего сына, который идет слева от меня, весь устремленный вперед и кусающий губы от нетерпения. И я понимаю, что сердце ничего не говорит ему о предательстве, и молнией сверкает у меня мысль: а может быть, предан только я?
***
Майтимо все еще раздумывал над словами отца, когда его нагнал Тьелкормо. Он некоторое время молча ехал рядом, будто сомневаясь, стоит ли сейчас разговаривать со старшим братом. В конце концов, решил, что стоит, и поделился соображениями о том, что лошади подустали и неплохо бы сделать привал. Сами нолдор могли бы еще долго ехать без остановки, но вот коней надо беречь, особенно потому, что многим пришлось нести на себе по два всадника.
Майтимо кивнул, соглашаясь с братом, и посмотрел на ехавшего впереди отца. Майтимо показалось, что его спина прямо-таки излучает жесткость и холодность, и отказался от мысли его окликнуть.
— Может, ты сам, с ним поговоришь? — предложил он Тьелкормо.
— Отчего бы и нет? — отозвался тот и направился к отцу. Они обменялись парой слов и чуть придержали лошадей, дожидаясь, пока их догонит Майтимо.
— Что думаешь насчет привала? — спросил Феанаро.
— Лошадям надо отдохнуть, — начал Майтимо.
— Но? — поторопил Феанаро.
— Тут плохое место, — сказал Майтимо. — Голо вокруг, мы как на ладони… И воды не видно.
Феанаро удовлетворенно кивнул.
— Согласен. Но выбирать не приходится, поэтому едем еще сотни три шагов, вдруг попадется источник. Потом останавливаемся.
— Вряд ли нам улыбнется удача, — заметил Тьелкормо.
— Не думаю, что нам будет сопутствовать удача хоть в какой-то мере, — отозвался Феанаро и слегка улыбнулся. — Это теперь не про нас, так что даже само слово «удача» можно позабыть.
Тьелкормо фыркнул и сказал, что если таким образом обращаться со словами, то можно их все порастерять.
— И будем мы объясняться жестами, — серьезно подхватил Майтимо. Он вытянул вперед руку. — Вот делаю я так… И что это значит?
— Иди отсюда? — выдвинул догадку Тьелкормо.
— Вперед? — предположил Феанаро.
Майтимо поглядел на них с разочарованием и опустил руку.
— Ясно же, как свет. Это значит «там что-то есть», — сообщил он. — Эх вы…
— Пример наглядно подтверждает мою теорию, — подражая интонации Румила, с важным видом заявил Тьелкормо. — Так что группа ученых, — он переглянулся с братом, — с негодованием отвергает идею уважаемого Феанаро о забвении слов, как вредную. — Тьелкормо назидательно поднял палец.
— Сдаюсь, — развел руками Феанаро. — Пусть остается.
— У группы ученых, — все так же серьезно добавил Майтимо, — есть мнение, что удача все-таки существует. Иначе я не знаю, как объяснить то, что в шагах ста к северу течет ручей.
***
Чем ближе мы ко Льдам, тем сильнее во мне сомнения. Сумеем ли мы пройти? И должны ли мы? Я снова смотрю, как уверенно шагает Финдекано. На его лице написана решимость, и я вновь думаю, что у него нет колебаний — его не предали, и это убеждение столь крепко, что может происходить только от истинного знания. И злость на брата пополам с обидой так сильна, что у меня горят уши.
Финдекано что-то говорит, и я не сразу понимаю, что он обращается ко мне.
— Как ты думаешь, отец, — его голос спокоен и ровен, — мы сможем?
У меня нет ответа на этот вопрос, и я молчу. Впрочем, ему, кажется, и не нужен ответ.
— Пройдем, — говорит он сам себе, — не можем не пройти.
— Да, — отвечаю я, не веря в то, что говорю.
Он поворачивается ко мне и с каким-то отчаянием повторяет:
— Пройдем.
И через несколько мгновений добавляет:
— Нам повезет.
— Думаешь, что с нами об руку может идти удача? — удивляюсь я.
— Не увел же дядя всю ее за собой, — откликается Финдекано.
Моя злость прорывается, и я говорю, кривя губы в недоброй усмешке:
— Надеюсь только на то, что у него удачи будет еще меньше, чем у нас.
Финдекано смотрит на меня с безмерным удивлением, и я понимаю, что он говорил об Арафинвэ. Под взором Финдекано моя злость утихает. Взгляд его становится понимающим, и он, ничего не говоря, легко касается моей руки.
***
Устроившись на отдых, нолдор разговорчивее не стали. Слышались негромкие слова, которыми изредка кто-то перебрасывался, но оживленных бесед так и не завязалось.
Феанаро сидел и смотрел в усыпанное звездами небо — туда, где на севере высоко и гордо горела Валакирка. Звезды, некогда зажженные для эльдар, вновь им светили.
— Не думал, что я когда-нибудь еще их увижу, — раздался вблизи голос, и говоривший опустился на землю рядом с Феанаро.
— Не думал, что я вообще их увижу, — в тон ему отозвался тот, рассеянно обрывая травинки. — Когда я слушал рассказы о Великом походе, больше всего я думал о них.
— Ты за этим так часто уходил на север, к берегам Внешнего моря?
— Не только за этим, Хэндил, — по губам Феанаро скользнула мимолетная усмешка. — Там я увидел сумерки. Отсутствие света.
«Уж не там ли тебе пришла мысль о Сильмариллях», — подумал Хэндил. Но вслух сказал совсем другое:
— Когда мы шли от света звезд к свету Древ, вряд ли кто-то мог вообразить, что ему предстоит и обратный путь.
— Жалеешь? — быстро спросил Феанаро, повернувшись к нему.
— О том, что снова вижу Валакирку? Нет, — ответил Хэндил, не задумываясь. — Но о том, что случилось в Альквалондэ, — жалею.
— Послушай, Хэндил… — начал Феанаро.
— Нет, не перебивай. Я тебя знаю всю твою жизнь. Помню, как ты начал ходить и бегать, как заговорил, как женился, как у тебя появились свои сыновья. Когда я учил тебя, с какой стороны браться за клинок, я и представить не мог, где он тебе понадобится.
— Никто этого не хотел, и я меньше всех, — прошептал Феанаро, снова отворачиваясь.
— Глупо было рассчитывать, что они отдадут корабли без драки.
— Глупо было отказывать нам. Когда-то Финвэ просил Ульмо перевезти телери в Аман, если те пожелают, ибо нолдор тосковали в разлуке с ними. И одним из тех, кто вместе с Финвэ просил об этом, был ты, помнишь? А когда сын Финвэ пришел к ним, телери отказали в помощи. Мы не могли ждать. Там, на севере, где горит Валакирка, убийца моего отца. Короля нолдор. Твоего друга, Хэндил.
— И Сильмарилли, — бросил тот в ответ. Может быть, резче, чем хотел. — Зачем ты дал клятву, Феанаро?
— Ты знаешь меня всю мою жизнь. Должен знать и это, — холодно ответил Феанаро. Прежде чем Хэндил успел что-либо сказать, Феанаро поднялся и пошел прочь.
— А ты? — прошептал Хэндил, глядя ему вслед. — Знаешь ли ты сам себя, Феанаро?
Знаешь ли ты, что ждет впереди? Знаешь ли, что вовек не вылечить раны? Знаешь ли, знаешь ли, что в груди сердце располосовано ятаганом? Знаешь ли, что никогда мира не будет, не будет покоя? Знаешь ли, знаешь ты? Да? Цепь скреплена — не разбить — морем крови.
***
Она вернулась в дом в центре Тириона и прошлась по непривычно тихим комнатам. Ничего не изменилось. Все грозы, которые пронеслись над Валинором, не тронули этих белоснежных стен. На кухонном столе стояла позабытая кружка, а в большой зале на низком диване были свалены какие-то свитки. Она бездумно коснулась их, развернула и тут же отпустила. Свитки с легким шелестом свернулись обратно. Около зеркала почему-то валялись струны.
В комнате Тьелкормо на прикроватной полочке из светлого дерева лежала потрепанная книга, заложенная зеленой лентой, — первым, что попалось под руку, когда он поспешил на суд. Так оставляют книгу, когда собираются скоро к ней вернуться. Она взяла зачитанный томик в руки, раскрыла. Ainulindalё. На титульном листе, уже чуть выцветшая, вилась надпись «Дорогой дочери».
Был Эру, Единый, которого в Арде зовут Илуватар…
Феанаро стал пропадать в мастерской больше обычного (если это вообще возможно — проводить там еще больше времени), уезжать дальше обычного и разговаривать меньше обычного. Он осунулся и, кажется, почти не спал, только глаза странно блестели, когда он ненадолго приходил домой.
Сыновья ходили озадаченные — отец мало того что почти не обращал на них внимания, так еще и запретил его беспокоить. Больше всех недоумевал Атаринкэ, когда его мягко, но все-таки выставили из мастерской.
Семью разбирало любопытство. Близнецы изнывали больше всех и пару раз пытались подглядеть в окно. Один раз им это удалось, а на второй они обнаружили, что окна закрыты листами металла. Несмотря на это, они были донельзя горды и всем рассказывали, что видели, какое новое чудо рождается у отца в руках, хотя на самом деле все, что они смогли заметить, это груды разных камней.
Нерданэль спокойно отнеслась и к внезапно-долгим отлучкам мужа, и к тому, что он прямо-таки поселился в мастерской. Увлеченность чем-то была ей знакома не понаслышке; а у Феанаро и раньше случались приступы бурного вдохновения. Правда, такого, чтобы он едва замечал окружающий мир, еще не бывало.
Однако, в конце концов, начала терять терпение и она. Рискуя вызвать взрыв негодования, она все же отправилась в мастерскую, намереваясь вытащить оттуда мужа и нормально накормить хотя бы раз за все это время. Нерданэль решительно постучала. Она была готова ко всему — что он даже не ответит, не откроет, закричит, чтобы ему не мешали — но не к тому, что дверь распахнется и Феанаро появится на пороге с горящими глазами.
— Ты…
— Ты знаешь, что было в начале? — перебил он жену.
Нерданэль озадаченно уставилась на него.
— В начале Арды, — нетерпеливо пояснил он.
А ей казалось, что она уже привыкла к неожиданным вопросам.
— Был Эру, Единый, которого в Арде зовут Илуватар… — без запинки произнесла она слова, которые знала с детства от матери и которые потом не раз повторяла, рассказывая историю мира собственным детям.
Феанаро рассмеялся и потянул ее за руку.
— Пойдем!
Они вместе вошли в мастерскую. Нерданэль ожидала, что там будет темно — ведь окна закрыты, но все помещение озарял сияющий свет. Его источник обнаружился быстро — на столе лежали три камня, которые светились, как Древа в Час Смешения.
— В начале Арды было Слово, — тихо шепнул Феанаро. — Eä! [8]
— Это есть… — эхом отозвалась она. — Что это? — спросила Нерданэль, заворожено глядя на камни.
— Это? Прошлое, настоящее и будущее, — загадочно ответил Феанаро.
В начале Арды было Слово… Она тряхнула головой и закрыла книгу. Поправила заложенную ленту, чтобы та легла ровнее, положила книгу обратно. И направилась в мастерскую.
Там царил идеальный порядок, которого ей прежде никогда не приходилось видеть. Несколько оставленных инструментов были тщательно упакованы. Листы металла и материалы рассортированы и разложены по ящикам. Нигде не лежало ни одного готового или начатого изделия, неизменный сор от горнов начисто вымели. В мастерской было прибрано и пусто.
Сюда возвращаться не собирался никто.
Сноски:
[1] Алиса «Красное на черном»
[2] Дорогая, шути, улыбайся,
Не буди только память во мне
Про волнистую рожь при луне.
Там, на севере, девушка тоже,
На тебя она страшно похожа,
Может, думает обо мне...
(С. Есенин «Шаганэ», перевел на финский Т. Сумманен, корректура перевода Б.Сокрова)
[3] Blackmore's Night «The Circle»
[4] Речи Феанаро в Тирионе
[5] «Из-за Великого моря я пришел в Средиземье» (кв.)
[6] Сплин «Рай в шалаше»
[7] Слова Манвэ
[8] В буквальном переводе с квенья «(это) есть».
@темы: Повесть лет, И ты уже никакой, The Unforgiven-2
-
-
21.08.2015 в 10:12-
-
21.08.2015 в 10:14-
-
21.08.2015 в 11:55Буду отчаянно ждать продолжения.
-
-
21.08.2015 в 12:05Главы планирую выкладывать где-то раз в три дня.
-
-
21.08.2015 в 12:29-
-
21.08.2015 в 19:49Особенно хороши эндорские фрагменты про Первый Дом, это я читала на одном дыхании просто. Про Второй Дом тоже хороши фрагменты, но там мне немного мешает наслаждаться личный фанон, хотя это, конечно, моя проблема, а не текста, думаю, по ходу повествования я втянусь.
По поводу эндорской части только один вопрос, когда они там говорят про звезды, как будто их в Амане не видно, если выйти за пределы гор Пелори, то там звезды видны были всегда вроде. Ладно, в Альквалондэ лампы и свет Древ через Калакирью проникает, но если отойти немного по берегу от города и от ущелья, можно любоваться, пока не надоест. Или я чего-то не понимаю?
И кстати, забыла в начале сказать, но отдельное спасибо за Манвэ, это . Они не знали, что, услышав от Эонвэ непреклонный ответ Феанаро, Король Арды оплакивал их, и все ветра мира утихли и улеглись у ног своего владыки, чтобы разделить его горе. получилось горько и красиво.
-
-
22.08.2015 в 06:05Ну, фанон - дело такое, тут уж я даже не знаю, что сказать.
Будем считать это альтернативной валинорской географией
потому что она меня вымораживает своей непонятностью-
-
22.08.2015 в 07:15Я буду ждать, пока ты не выложишь все, чтобы наслаждаться романом целиком. Тем более что др глав, которые я вообще не видела, еще, кажется, довольно далеко.
-
-
22.08.2015 в 07:43f-lempi, вот и я так подумала в итоге)))
Ну, фанон - дело такое, тут уж я даже не знаю, что сказать.
Да не, ничего не надо говорить, это я так...
Будем считать это альтернативной валинорской географией
Угу, ясно.
-
-
22.08.2015 в 10:53vinyawende, жалко, конечно, когда представления не совпадают, от этого невольно начинаешь тексту меньше верить.
-
-
22.08.2015 в 10:59-
-
22.08.2015 в 11:07-
-
22.08.2015 в 11:29Не придумала никакого связного коммента, поэтому только поделюсь тем, что мне дико нравится название и особенно вот эти две фразы:
и молнией сверкает у меня мысль: а может быть, предан только я?В мастерской было прибрано и пусто. Сюда возвращаться не собирался никто.
Прям как отрезано.
*ушла продолжать думать над отзывом*
-
-
22.08.2015 в 12:20мне дико нравится название и особенно вот эти две фразы
Ну уж тебе-то они были знакомы
-
-
22.08.2015 в 12:43Они мне сразу запали и сразу запомнились)
-
-
22.08.2015 в 12:49